/в процессе/

Работы не много, но я не ухожу. Не могу оставить ее, она сидит за соседним столом и выглядит уставшей. Свет давно потушен, все работники ушли домой, даже Дерек, я слышал, как Джейн сказала ему, что задержится и чтобы он ждал ее дома. Она говорила это тихо, чтобы никто не услышал, но я понял, что она имеет ввиду свой лофт. Ну еще бы, она живет одна, почему бы и не пригласить Дерека переехать. Тем не менее, это причиняет мне боль, хотя она никогда не давала мне ложных надежд. Офис участка освещается лишь светом ламп на наших с Джейн столах. Каждый раз, когда она смотрит в мою сторону, я делаю вид, что работаю. Хотя на самом деле я уже битый час просматриваю одну и ту же папку. Мы с Паркер так и не смогли расследовать это дело до конца, и это угнетает меня, хотя зацепок по-прежнему нет. Все остальные довольно просты – ограбление, стычки в семье…
Через какое-то время я замечаю, что она заканчивает работу, и я тоже захлопываю папку, усиленно стуча всем, что попадет под руку, как бы делая акцент на том, что я тоже свободен и собираюсь домой. Не знаю, обратила ли она на меня внимание, поскольку я старался не смотреть в ее сторону в этот момент. Сегодня я закрываю офис. Чисто теоретически, я бы мог оставить это Джейн и уйти домой, как это делали остальные дежурные – передавали ключи тем, кто остается допоздна, но мне хотелось, чтобы у меня была причина заговорить с ней. И это причина лежит у меня на столе. Я встаю, беру ключи от офиса в руку и, надев кожаную куртку. Подхожу к Хастлер. – Ну, как продвигаются дела? Я собираюсь закрывать офис, уже поздно… Впрочем, если ты еще не все, я могу подождать. – Я присаживаюсь на стол Дерека, что по планировке в офисе, стоит напротив стола Хастлер и скрещиваю руки на груди, прицокивая языком, тактом «тик-так…». Не знаю, почему я всегда веду себя как козел, и с ней особенно, наверно, это все моя защитная реакция… Но, я просто не могу иначе. Они с Дереком бесят мня своей сахарностью.  У них ведь так все идеально…напарники, возлюбленные…они всегда вместе и вот..над ними летает рис и играет вальс Мендельсона. Но я вижу, что она не такая, Джейн Хастлер это не нужно. Я не знаю, почему она с Дереком, но, черт возьми, они совсем не подходят друг другу. Он слишком правильный до скрежета в зубах, она же любит свободу, нуждается в драйве, она действительно любит свою работу и бросается за каждое дело. Даже сейчас она здесь, а он дома, в дали от тех ужасов, что читает она в папках с печатью «срочно» или «важно». Я верю, что она сама внушила себе, что это ее идея – дать Марсдену возможность отдохнуть, но ведь он мог воспротивиться и остаться. Но нет.
Я беру с его стола карандаш и прокручиваю его в ладонях. – Как на личном фронте? Твой принц на белом коне ждет тебя в каком-то особом месте? – Я усмехаюсь. Да, все в участке подыгрывают их таинственности, но мне нравится делать вид, что я что-то знаю…хотя…я ведь и в правду все знаю. - Боюсь, пока ты здесь сидела, его конь сдох а он покончил жизнь самоубийством, но мне нравится твоя расстановка приоритетов. - Встаю и подхожу к ее рабочему месту. - Давай, признайся, ты осталась здесь ради меня, тебе ведь сложно устоять перед моей сссс...- Я расплываюсь в улыбке. - Серьезностью и подходу к делам. - Делаю самое серьезное на свете лицо, а после усмехаюсь и склоняюсь над ней, все ближе приближаясь к ее лицу.

Несколько рубашек покоились на кровати, а Энтони продолжал прилаживать галстук к очередной из них. Руки дрожали, под глазами залегли синяки, он кусал губу, в очередной раз удостоверившись, что этот галстук не подходит к этой рубашке. В сущности, ни один из них не подходил. Вот уже две ночи подряд он не спал, или спал, но не осознавал этого. Находясь в каком-то пограничном состоянии он не мог, наконец, осознать происходящее. Дом дедушки был большим, они вполне могли бы ужиться здесь, но отец сразу сказал, что они с Тони найдут себе другой. Любой другой, в котором не будет ее следов, словно если убрать ее из жизни, она уйдет из памяти. Сегодня он встал с кровати, и ему вдруг показалось, что он не может вспомнить ее лицо, но всего мгновение. Кому это было нужно? Кто мог такое сделать? Со всех сторон раздавался возмущенный шепот. Но всем известно, кто показывает свою власть тем чистокровным семьям, которые решили остаться в стороне, или хуже того, чьи дети были замечены в противостоянии новой возникающей власти. Детская шалость вылилась в опасные последствия. Тони понимал, что это он виноват, все они, те, кто решил, что могут самостоятельно учиться Защитной магии, те, кто решил, что могут пойти простив той силы, которая одним щелчком сметает все на своем пути. Отец не сказал ему, что видел тень темной метки в облаках, когда трансгрессировал на пепелище. Другие семьи конечно были предупреждены, теперь, когда было уже совсем поздно для этой семьи.
Говорят, что у скорби 5 стадий. Сначала идёт отрицание, потом приходит злость, уговоры, и наступает депрессия. Для большинства последняя стадия скорби — смирение, но для него скорбь — это пожизненное заключение. Он никогда не смирится с произошедшим, пока не будет сражаться, даже несмотря на то, что именно это привело к смерти его матери. Тогда они не знали, чего им это будет стоить, но теперь ...
Теперь я понимал, что каждый день, проведенный с матерью был подарком, я думал, что она будет жить вечно. Мы будем семьей вечно. Эти счастливые улыбки каждое летнее утро, подзатыльник от отца, когда я пытался стянуть тост раньше, чем все усядутся за стол. Кажется еще мгновение, и я перейду ко второй стадии, злость всегда несет за собой разрушение. И раз уж эта комната вовсе не моя, я могу...
Стоя посреди разгромленной комнаты, Тони достает из кучи теперь уж барахла светло-голубую рубашку, темные брюки, темную легкую куртку. Как всегда, когда это нужно, он выглядит даже холеным. Никакой рубашки на выпуск, никакого неаккуратного галстука. Только в глазах невероятная пустота, он уговаривает себя. Даже стоя над могилой матери, наблюдая, как гроб опускается все ниже и ниже, он просто смотрит. Мимо проходят люди, каждый из них повторяет одно и тоже, бабушка норовит обнять его. Все говорят, как им жаль, а чуть вдалеке обсуждают, что наступили темные времена даже для чистокровных волшебников. Я не замечаю всего этого, пока не поднимаю глаза и не встречаюсь взглядом с тобой. Ты смотришь на меня так ... я правда надеялся, что ты придешь. Вопреки всему, просто придешь, потому что несмотря на все мое напускное дружелюбие и открытость, я мог быть настоящим с тобой чаще, чем с кем было другим. Но ты не подошла. Потом я понял, что даже был благодарен тебе за это, но не теперь. Эти взгляды преследовали меня и в поезде, на ужине и только когда я выдавил вполне себе приличную улыбку и даже пошутил, однокурсники немного расслабились. Видимо, решили, что я все тот же, и можно не напрягаться. Слава Мерлину.
Все уже давно спят, в этот раз никто даже вечеринку не закатили. После долгих споров о том, вернулся Темный Лорд или нет, все решили, что сон - лучший конец спора. Я лежал, глядя в потолок, не имея возможности уснуть. Стрелки часов уже давно перевалили за то время, когда ты могла прийти. Я даже размышлял о том, что мы достаточно выросли со времен первого курса, а кровати-то больше не стали, но мы каким-то образом, разумеется, магическим, размешались на ней, и даже умудрялись высыпаться. Но на самом деле я злился, злился на тебя. Я ведь всегда был тем самым твердым плечом, о которое ты упиралась. Но когда плечо понадобилось мне, тебя рядом не было и нет. Окончательно удостоверившись, что не усну, натягиваю футболку и штаны, спускаюсь в гостиную. Свет от камина выделил стройную фигурку на диване. Ты спала. Я почти сразу же смягчился, ведь наверняка ты просто устала и отрубилась на диване, а я выдумал себе всякого. Ведь порой, когда ты так сильно привязан к человеку, ты придумываешь ему кучу оправданий, отказываясь верить в очевидное. Беру плед и осторожно укрываю тебя до плеч, сам сажусь рядом и кладу твои ноги на свои колени. Так-то лучше, так можно даже поспать.